– Да, конечно, у тебя пропасть дел, – проговорила Лайза тоном иллюзиониста, подготавливающего публику к невероятному фокусу.
Синтия насторожилась.
– Но к Уорренам приедет человек, – продолжила Лайза, – ради беседы с которым ты, готова поспорить, часик-полтора постараешься выкроить.
Синтия села в кресло и поджала под себя ноги, гадая, ради кого могла бы отложить свои дела.
– Неужели сам Геракл?
– Силен ли он теперь, не знаю, – странным голосом проговорила Лайза. Синтии даже показалось, сестра почему-то опечалилась. – Сложения весьма и весьма крепкого, как и раньше. В студенческие времена он увлекался греблей и плаванием, постоянно выигрывал на соревнованиях и через день часа по полтора тренировался в спортзале. Но ты как миленькая явишься вовсе не из-за его спортивных достижений. – Она как будто снова повеселела.
– Из-за чего же? – Синтия терялась в догадках.
– В свое время Энтони сходил с ума по «Одиссее» и «Илиаде»! – торжественно объявила Лайза. – После третьего курса даже месяц работал практически без выходных, чтобы в августе съездить в Малую Азию и Грецию и своими глазами увидеть древнюю Трою, Спарту, Микены.
– Съездил? – затаив дыхание, спросила Синтия.
– Разумеется. В свое время этот упрямец добивался всего, чего бы ни захотел. – Лайза вздохнула. Или, быть может, Синтии это только послышалось. – Мы всей компанией учились в Гарварде. В субботу решили собраться. Я вдруг вспомнила о страсти Энтони к древним мифам, – прибавила Лайза зевая. – И подумала про тебя. Желаешь с ним поболтать?
– Еще бы! – воскликнула Синтия, уже придумывая, какие вопросы задаст счастливчику Энтони. У нее у самой съездить в места, где разворачивались описанные Гомером события, пока не было возможности. Приходилось довольствоваться лишь фотографиями, фильмами, трудами Шлимана и прочими книгами.
– Если времени у тебя правда в обрез, приезжай попозже, – произнесла Лайза тоном человека, которому наскучил разговор. – Часикам к семи. Мы как раз успеем обо всем у Энтони порасспросить – не видели его сто лет.
– К семи? – несколько разочарованно спросила Синтия. – Хорошо. Спасибо тебе, Лайза!
– Пустяки, – пробормотала Лайза. – Всегда приятно порадовать сестренку. В общем, до субботы.
– До субботы!
Все складывалось как нельзя лучше. Питеру, которому поручили договориться с Энтони, не пришлось придумывать, с чего начинать разговор и как завести речь о встрече без Эрнестин. Следующим же утром Энтони позвонил сам. Оказалось, Эрнестин на днях собиралась уехать к родителям, а Энтони чувствовал себя виноватым и жаждал снова увидеться с друзьями. Двоюродную сестру Лайзы уговаривать не пришлось. Казалось бы, оставалось преспокойно дождаться назначенного часа, сделать вид, что все происходит само собой, и, если затея увенчается успехом, праздновать победу.
Однако чем меньше оставалось времени, тем становилось все тревожнее. Ночью с четверга на пятницу Лайзе приснился жуткий сон: Синтия – на вид такая, как теперь, но почему-то в коротеньком оранжевом платье, которое носила еще дошкольницей, и с детской доверчивостью во взгляде – приходит в их с Патриком дом; перед нею, будто свалившись с потолка, возникает Энтони. Они протягивают друг другу руки, внезапно гаснет свет, и воздух пронзает оглушительный вопль. Лайза, которая наблюдает за происходящим откуда-то со стороны, словно из соседнего мира, всматривается во тьму, пытаясь понять, кто кричит. И с ужасом замечает парящую над тем местом, где стоят окутанные мраком Синтия и Энтони, прозрачно-белую, точно призрак, Эрнестин. Ее шоколадные пряди бьются, будто мечтая оторваться и улететь прочь, черты смазливого личика искажены в безобразной гримасе, тонкие, как обнаженные ветви дерева, руки вскинуты и подергиваются…
Лайза проснулась от собственного приглушенного крика. На тумбочке горел ночник, Патрик смотрел на жену круглыми от испуга глазами.
– Что с тобой, детка?
Лайза покачала головой, прогоняя гадкое видение.
– Ничего, точнее… – Она приподнялась на локтях и обвела внимательным взглядом погруженную в ночную дремоту комнату, словно проверяя, не затаилась ли где-нибудь в углу бесплотная Эрнестин. – Послушай… – Лайза села, поджала нижнюю полную губу и заглянула в глаза мужа так, будто желала понять, готов ли он выслушать самое сокровенное из ее признаний. – Мне страшно… – жалобным голосом пробормотала она.
Патрик умел оставаться на удивление спокойным, что бы ни стряслось. Его невозмутимость была излюбленной темой самых веселых шутников в офисе, однако видеть, как страдает жена, не мог. Прижав ее к себе, он на миг закрыл глаза.
– Чего ты боишься, девочка моя? Скорее расскажи. Мы в два счета разделаемся с твоими страхами.
Лайза покачала головой.
– С этими – не разделаемся. Теперь уже ничего не изменишь. – Она снова не то вопрошающе, не то с мольбой посмотрела мужу в глаза. – Я только что видела во сне Энтони, Синтию и Эрнестин. Нелепую и чудовищную картину! – Она поежилась и крепче прижалась к широкой груди Патрика. – Жутко вспоминать. Может, это знак, предупреждение?
Патрик не верил в сны и посмеивался над теми, кто шарахался от черных кошек, а в пятницу тринадцатого не казал глаз из дома, однако теперь не усмехнулся и не махнул рукой. Камень на сердце Лайзы потяжелел. Она втайне надеялась, что муж вмиг развеет ее тревогу шуткой. Увы, Патрик лишь сдвинул брови и задумался.
Прошла минута, другая. Тишина давила, мешая думать, дышать. Унялся даже ветер за окном, что неистовствовал целый день и как будто не обещал стихать. Лайзе вдруг показалось, что ее зовет тоненьким голоском сынишка, и она, рывком отстранившись от мужа, вся напряглась.